Дети капитана Гранта - Страница 54

Эти трясины, очевидно, были роковыми для многих живых существ. Действительно, Роберт, обогнавший отряд чуть не на полмили, прискакал назад, крича:

– Господин Паганель! Господин Паганель! Там целый лес рогов!

– Что? – удивился Паганель. – Ты нашел лес рогов?

– Да, да! Если не лес, то, по крайней мере, рощу!

– Рощу? Ты бредишь, мальчик! – промолвил Паганель, пожимая плечами.

– Нет, это не бред, – уверял Роберт, – вы сами увидите. Вот так диковинный край! Здесь сеют рога, и они растут, как хлеба. Хотелось бы мне иметь такие семена!

– Да ведь он говорит серьезно, – сказал майор.

– Да, господин майор, вы сейчас убедитесь в этом.

Роберт не ошибался: вскоре отряд подъехал к огромному полю, утыканному рогами. Рога эти торчали правильными рядами, и им не было видно конца. Действительно, это место производило впечатление какой-то низкорослой, густой, но странной лесной поросли.

– Ну что? – спросил Роберт.

– Это невероятно! – проговорил Паганель и тотчас обратился за разъяснениями к Талькаву.

– Рога торчат из земли, но под нею быки, – сказал Талькав.

– Как, – воскликнул Паганель, – здесь, в этой трясине, увязло целое стадо?

– Да, – подтвердил патагонец.

И в самом деле: здесь нашло свою смерть огромное стадо – земля не выдержала его тяжести. Сотни быков недавно погибли здесь, задохнувшись в громадной трясине. Такие катастрофы порой случаются в аргентинских равнинах, и этого не мог не знать Талькав. Конечно, подобное предостережение надо было принять во внимание.

Отряд объехал место этой колоссальной гекатомбы , способной удовлетворить самых требовательных богов древнего мира, и час спустя поле рогов осталось в двух милях позади.

Талькава, видимо, стало тревожить что-то необычное. Он часто останавливал лошадь и поднимался в стременах. Большой рост позволял ему окинуть взором обширное пространство, но, должно быть не замечая ничего, что могло бы ему объяснить происходящее, он снова пускал свою лошадь вперед. Проехав с милю, он останавливался, а затем, отделившись от своих спутников, отъезжал на несколько миль то к северу, то к югу, потом опять становился во главе отряда, ни одним словом не выдавая ни своих надежд, ни своих опасений. Такое поведение Талькава заинтересовало Паганеля и обеспокоило Гленарвана. Он попросил ученого узнать у индейца, в чем дело.

Паганель сейчас же передал вопрос Талькаву. Индеец ответил, что он не может понять, почему почва так пропитана влагой. Никогда еще, с тех пор как он служит проводником, не случалось ему видеть, чтобы почва была до того влажной. Даже в период сильных дождей по Аргентинской равнине всегда можно было пробраться.

– Но откуда же эта все возрастающая влажность? – интересовался Паганель.

– Не знаю, – ответил индеец, – да если б и знал…

– А разве горные речки во время сильных ливней не выходят из берегов?

– Случается.

– Так, может быть, это происходит и теперь?

– Может быть.

Паганель принужден был довольствоваться этим полуответом. Он передал Гленарвану свой разговор.

– А что советует Талькав? – спросил Гленарван.

– Что надо делать? – переспросил Паганель патагонца.

– Ехать быстрее, – ответил индеец.

Совет этот легче было дать, чем выполнить. Лошади быстро утомлялись, ступая по земле, проваливавшейся у них под ногами. Местность все понижалась, и эта часть равнины представляла собой огромную лощину, куда быстро могли нахлынуть воды из соседних мест. Поэтому следовало по возможности скорее выбраться из этой низины, которая при наводнении не замедлила бы превратиться в озеро.

Поехали быстрее. Но будто мало было той воды, по которой шлепали лошади: около двух часов пополудни разверзлись хляби небесные, и хлынул потоками тропический ливень. Укрыться от него не было возможности. Оставалось одно: стать философами и стоически переносить его. На пончо всадников стекала вода со шляп, словно с переполненных желобов крыш. С бахромы седел струились ручьи. Всадники, осыпаемые брызгами, летевшими из-под копыт лошадей, ехали как бы под двойным ливнем – с небес и с земли.

Промокшие, окоченевшие от холода, измученные усталостью, путники к вечеру добрались до какого-то жалкого ранчо. Только очень неприхотливые люди могли видеть в этом ранчо убежище, и только путешественники, находящиеся в отчаянном положении, способны были укрыться в нем. Но у Гленарвана и его спутников не было выбора, и они забились в эту заброшенную лачугу, которой пренебрег бы последний бедняк-индеец. Не без труда развели они там из сухой травы костер, дававший больше дыма, чем тепла. За стенами ранчо дождь продолжал лить как из ведра, и крупные капли просачивались сквозь прогнившую соломенную крышу. Раз двадцать костер грозило залить, и каждый раз Мюльреди и Вильсон отстаивали его у воды.

Очень невкусный и скудный ужин прошел невесело. Ни у кого не было аппетита. Только один майор не побрезговал промокшей провизией: невозмутимый Мак-Наббс был выше всяких злоключений. Паганель, как истый француз, попытался было пошутить, но ему никого не удалось рассмешить.

– Видно, шутки мои подмочены, – заметил он, – они дают осечки.

Лучшее, что можно было сделать в подобном положении, это заснуть. Поэтому каждый попытался на время забыть во сне усталость. Ночь была бурная, ранчо трещало, качалось и грозило рухнуть при каждом сильном порыве ветра. Несчастные лошади, не защищенные от непогоды, жалобно ржали во дворе, но и хозяевам их было немногим лучше в скверной лачуге. Мало-помалу сон все же стал одолевать путников. Первым заснул Роберт, положив голову на плечо Гленарвану, а за ним погрузились в сон и все остальные случайные обитатели ранчо.