Здесь, в нижнем течении, Уаикато широко разлилась среди равнин, но ближе к верховью холмы, а затем горы суживают долину, где проходит ее русло. В десяти милях от слияния рек, согласно карте Паганеля, на левом берегу должно было находиться поселение Кири-Кирироа, которое там и оказалось. Кай-Куму не сделал здесь остановки. Он велел дать пленникам их собственные съестные припасы, захваченные маори во время ночного нападения. Что же касается самого вождя, его воинов и рабов, то они довольствовались своей обычной пищей – съедобным папоротником, печеными кореньями и картофелем «капанас», в изобилии разводимым на обоих островах. Ничего мясного за трапезой маори не было, и, видимо, сушеное мясо, которое ели пленники, нисколько их не прельщало.
В три часа дня на правом берегу реки показались отроги горной цепи Покароа, походившие на разрушенные крепостные стены. На некоторых вершинах виднелись развалины «па» – укреплений, когда-то воздвигнутых туземцами на неприступных местах. Они были похожи на огромные орлиные гнезда.
Солнце уже скрывалось за горизонтом, когда пирога причалила к крутому берегу, усыпанному пемзой, камнями вулканического происхождения, нанесенными сюда водами Уаикато. Здесь росло несколько деревьев, и это место показалось маори удобным, чтобы разбить лагерь.
Кай-Куму приказал высадить пленников на землю. Мужчинам связали руки, женщин по-прежнему оставили свободными. Всех их поместили в центре лагеря, а вокруг разложили столько костров, что из них образовался непреодолимый огненный барьер.
До того как Кай-Куму сообщил пленникам свое намерение обменять их, Гленарван и Джон Манглс обсуждали способы бегства. Пока они плыли в пироге, это было невозможно, но они надеялись попытать счастья на берегу во время привала, рассчитывая, что темнота облегчит побег.
Но после разговора Гленарвана с новозеландским вождем решили, что разумнее отказаться от подобных попыток. Надо было запастись терпением. Так будет вернее. Ведь обмен представлял больше шансов на спасение, чем рукопашная схватка или бегство через неведомый край. Конечно, многие обстоятельства могут задержать обмен или даже помешать ему, но все же лучше подождать исхода переговоров. И в самом деле, в силах ли десять безоружных людей справиться с тридцатью вооруженными дикарями? К тому же Гленарван предполагал – и он не ошибся, – что какой-то видный вождь племени Кай-Куму был захвачен в плен и что соплеменники хотят во что бы то ни стало освободить его.
На следующий день пирога понеслась по реке вверх с еще большей быстротой. В десять часов она остановилась ненадолго у впадения в Уаикато маленькой речки, извивавшейся по равнинам Правого берега, – Похайвены. Здесь к пироге Кай-Куму подплыла другая, с десятью туземцами. Воины небрежно обменялись приветствиями: «Айре-маи-ра», – что означает пожелание доброго здравия, и обе пироги пошли дальше рядом. Вновь прибывшие маори, видимо, недавно сражались с английскими войсками. Об этом говорило окровавленное оружие и их одежда, вся в клочьях, не скрывавшая ран, из которых еще сочилась кровь. Воины были мрачны, молчаливы. Со свойственной всем дикарям сдержанностью они сделали вид, что не обращают внимания на европейцев.
В полдень на западе стали вырисовываться вершины Маунгатотари. Долина Уаикато сузилась, и могучая река, стиснутая крутыми берегами, бушевала, словно горный поток. Но гребцы с удвоенной силой налегли на весла, запели в такт их ударам какую-то песню, и пирога быстро помчалась по пенящимся волнам. Стремнина осталась позади, и Уаикато по-прежнему плавно понесла свои воды между извилистыми берегами.
Под вечер Кай-Куму приказал пристать у крутого берега, к которому отвесно спускались первые отроги гор. Там уже расположились человек двадцать туземцев, высадившихся из своих пирог. Под деревьями пылали костры. Какой-то вождь, равный Кай-Куму, не спеша подошел к нему и дружески его приветствовал, проделав «шонги», то есть потеревшись носом об его нос. Пленников снова поместили посредине лагеря и бдительно сторожили всю ночь.
На следующее утро долгий путь вверх по течению Уаикато продолжался. Из мелких притоков реки появлялись новые пироги. На них было около шестидесяти воинов. Все, видимо, участники последнего восстания, которые, более или менее пострадав от английских пуль, возвращались теперь к себе в горы. Время от времени из этих шедших одна за другой пирог раздавалось пение. Кто-нибудь из воинов затягивал патриотическую песнь, гимн, призывавший маори на борьбу за независимость:
Папа ративати тиди
И дунга нэи…
Голос певца, полный и звучный, будил эхо в горах. После каждой строфы туземцы, ударяя себя в грудь, точно в барабан, хором подхватывали воинственный припев. Гребцы вновь налегали на весла, и пироги, преодолевая течение, летели по водной поверхности.
В тот день на Уаикато можно было наблюдать одно любопытное явление. Около четырех часов пополудни пирога, управляемая твердой рукой Кай-Куму, смело, не убавляя хода, вошла в узкое ущелье. Буруны с яростью разбивались о многочисленные, опасные для плывущих лодок островки. Перевернись здесь пирога, это была бы верная гибель, ибо спасения искать было негде. Всякий, кто ступил бы на кипящую тину берегов, неминуемо погиб бы.
Дело в том, что Уаикато текла здесь среди горячих источников, издавна привлекавших внимание путешественников. Окись железа окрашивала в ярко-красный цвет ил берегов; на них нельзя было найти и сажени твердой земли. Воздух был насыщен едким запахом серы. Туземцы легко переносили его, зато пленники очень страдали от удушливых испарений, которые поднимались из расщелин почвы или прорывались наружу пузырями, лопавшимися под напором подземных газов. Но если обонянию трудно было освоиться с серными испарениями, то зато взор мог лишь восхищаться величественным зрелищем.